Эмоции составляют неотъемлемую часть человеческого опыта и в современной психологии и психотерапии часто определяются как воплощенная информация. В переводе с латыни эмоция – это движение. Таким образом, мы интересуемся, являются ли эмоции интенциональными, продвигающими нас в направлении чего-либо и вынуждающими нас выражать их через определенное поведение или действия. Они возникают из нашего физиологического возбуждения в ответ на ситуационные триггеры из окружающей среды или из когнитивной (познавательной) оценки этих триггеров?

Современные психологи обычно выделяют три главных составляющих эмоции: способность проживать эмоцию на опыте, способность выражать её и интерпретировать информацию, которую она несёт. Представьте, что вы бежите и внезапно видите большую собаку. Вы останавливаетесь. Ваше сердце стучит быстрее, и вы чувствуете страх. Что заставляет вас остановиться в этой ситуации? Это ваше знание, что вы должны замереть, чтобы не провоцировать нападение собаки, или только ваша физиологическая телесная реакция, которая исключает когнитивную оценку? Некоторые психологи настаивают, что эмоции не могут возникнуть без их когнитивной оценки и интерпретации нашего восприятия. Другие спорят, что умственное познание и когнитивная оценка не нужны для возникновения эмоционального ответа, потому что эмоции живут в виде телесной реакции.

В 1962 году американские психологи Стэнли Шехтер и Жером Сингер провели эксперимент, который продемонстрировал взаимодействие физиологического возбуждения и когнитивной оценки в возникновении эмоциональных состояний. Предпосылкой для этого исследования было утверждение, что эмоция – это результат взаимодействия физиологического возбуждения и когнитивных факторов. Например, когда вы внезапно начинаете ощущать ускоренное сердцебиение, у вас появляется румянец и дрожь, вы, скорее всего, припишете эти ощущения к определенным событиям и характерной ситуации (к примеру, к волнению при встрече), в которой находитесь, потому что эти механизмы вам уже знакомы из опыта предыдущих состояний эмоционального возбуждения. Более того, мы склонны идентифицировать одни и те же физиологические ощущения с разными эмоциями в зависимости от ситуации и обстоятельств. Например, такая телесная реакция может быть идентифицирована как радость, волнение, страх или злость в зависимости от контекста ситуации. Однако, если у нас есть разумное или мнимое когнитивное объяснение этого физиологического состояния, мы не припишем его эмоциям (к примеру, мы думаем, что это скачок давления или приступ тахикардии). Это часто можно наблюдать в процессе терапевтической работы, когда с повышением эмоциональной осознанности и интеграции телесных ощущений в соответствии с жизненными ситуациями у человека проходит тахикардия и аритмия. Также эмоцией не считается состояние, в котором мы не ощущаем физиологического телесного отклика. Например, если мы определяем ситуацию опасной, но не ощущаем соответствующей телесной реакции на опасность, это не считается эмоциональным состоянием, и страха мы не чувствуем, так как эмоция не проживается опытным путём. Таким образом, двухфакторная теория эмоций Шехтера и Сингера объединяет обе составляющие и утверждает, что когнитивное и физиологическое возбуждение являются взаимосвязанными факторами возникновения эмоций.

Для того, чтобы подтвердить эту теорию, Шехтер и Сингер разработали эксперимент, основанный на гипотезе, что вызванное физиологическое возбуждение без соответствующего когнитивного объяснения вынуждает человека искать эмоциональный ярлык из-за потребности в познании. В эксперименте принимали участие 184 человека. Участникам сказали, что им сделают укол витаминного комплекса под названием Супроксин для того, чтобы протестировать его эффект на зрение. На самом же деле это не был витамин. Одни участники получили инъекцию адреналина, а другие – физраствора (плацебо). Действие адреналина, препарата, влияющего на симпатическую нервную систему, заключается в том, что он вызывает те же ощущения, что характерны для физиологического возбуждения, такие как учащенное сердцебиение, дрожь, учащенное дыхание и повышенное кровяное давление. Затем обеим группам участников (получившим укол адреналина и получившим плацебо) дали разные инструкции, и каждая из двух групп была разделена еще на три подгруппы: верно проинформированные о действии укола, неверно проинформированные о действии укола и не проинформированные о действии укола. Таким образом, одним сказали, что инъекция может вызвать изменение их состояния с дрожью, учащенным сердцебиением и дыханием; другим сказали, что не будет никаких побочных эффектов; а третьим сказали, что они могут обнаружить покалывание, головную боль и онемение в ногах, что по факту являлось дезинформацией. Далее, для того чтобы исследовать роль когнитивной и физиологической лепты в переживание эмоций, ученые манипулировали эмоциональными состояниями участников, инсценируя определенные ситуации. Эти манипулятивные эксперименты основываются на исследованиях эмоциональной принадлежности, утверждающих, что люди имеют тенденцию оценивать свои чувства, сравнивая себя с теми, кто их окружает. Таким образом, экспериментаторы создали две разные ситуации с условиями, в которые они помещали участников в одну комнату с подставным актером, который вел себя либо агрессивно со злостью, либо демонстрировал поведение состояния эйфории. Участники не знали, что это был актер, и считали его таким же участником. Смысл состоял в том, чтобы исследовать, как каждая группа участников поддавалась влиянию эмоционального состояния актера, приписывали ли они свое физиологическое возбуждение к определенным эмоциям злости или эйфории, а также какая степень возникновения эмоций была характерна для разных групп – тех, кто получил информацию об эффектах инъекции, кто не получил, кто был дезинформирован, и кто получил плацебо. Экспериментаторы наблюдали за эмоциональным состоянием участников через одностороннее стекло, после чего также предлагали им заполнить опросники с оценкой своего уровня эмоций (злости или эйфории). Оказалось, что те, кому сообщили верную информацию о действии инъекции, не ощущали злость или эйфорию в противоположность тем, кому не сообщили о побочных действиях инъекции. Как и было ожидаемо, эмоциональная реакция на социальные триггеры (в данном случае злость и эйфория) была напрямую связана с физиологическим возбуждением, когда участники не располагали осознанием и адекватным объяснением причин их телесных ощущений.

Таким образом, эксперимент продемонстрировал роль познания и осознанности в образовании эмоций, так как когнитивный ярлык является встроенным механизмом в процессе проживания эмоциональных состояний. Когда мы ощущаем физиологическое возбуждение как ответ автономной нервной системы, у нас есть тенденция к когнитивным оценивающим потребностям, которые заставляют нас осознавать триггеры и причины (раскодировать информацию), которые объяснили бы возбуждение. Если же это осознавание не происходит, мы подвергаемся аффективному влиянию эмоционального поведения людей, которые нас окружают или с которыми мы состоим в контакте в определенный момент времени. Поэтому если степень познания происходящего не достаточно высока для того, чтобы осознавать собственные телесные ощущения и их настоящие причины, мы по ошибке приписываем свое возбуждение другим обстоятельствам, попадаем в состояние аффекта, что формирует наше несознательное поведение. Наверно, каждому из нас знакомо поведение под действием возбуждения, которое мы не выбирали сознательно, в соответствии с нашими потребностями, но действовали, а потом сожалели. Поэтому осознанность является ключевой в процессе контакта с миром, так как интегрирует физиологическое возбуждение в виде телесных ощущений с познавательным оцениванием происходящего, а эмоциональные состояния являются такой себе воплощенной информацией, и значит – способом коммуникации и контакта с окружающим миром.

Эти заключения, к примеру, послужили почвой для многих исследовательских проектов в психологии. Один из таких дал определение феномену неверного распределения возбуждения, которое демонстрирует, как физиологическое возбуждение влияет на наше поведение. Эксперимент (Dutton & Aron, 1974) проводился в двух разных локациях: на узком подвесном мосту, который вызывал физиологическое ощущение страха, и на обычном мосту, который не представлял опасности. Мужчины, которые пересекали мосты, останавливались женщиной, представителем исследователей, которая предлагала им пройти опрос на отвлеченную тему. Затем женщина оставляла им свой номер телефона на случай, если у них будут вопросы по этому исследованию. В результате, те мужчины, что проходили подвесной мост, звонили женщине чаще, так как неосознанно относили свое физиологическое возбуждение из-за страха подвесного моста не к ощущениям опасности, а к романтическим чувствам. Таким образом, происходило неверное распределение возбуждения. Также физиологическое возбуждение от голода, если не осознано, может вызвать отрицательные эмоции, такие как злость, и соответственно – агрессивное поведение по отношению к окружающим (MacCormack & Lindquist, 2019). Подобная ситуация, возможно, знакома для каждого, так как мы все имеем опыт испытывать злость в состоянии голода. На примере работы мозга в эмоциональных состояниях, исследовано также, что существует так называемый ядерный аффект (Barrett & Bliss-Moreau, 2009), который демонстрирует, что разнообразные эмоции разделяют один и тот же механизм физиологического возбуждения и базируются на одном и том же нейропроцессе в орбитофронтальной коре головного мозга и в миндалевидном теле (Wilson-Mendenhall et al., 2013). Более того, это возбуждение поляризовано: приятное эмоциональное возбуждение активирует левую часть миндалевидного тела в мозге, а неприятный опыт возбуждения – правую. Исследовано также, что младенцы вырабатывают эмоции в форме позитивного или негативного возбуждения, и только со временем они учатся разнообразным эмоциям в результате социальной коммуникации и культурных процессов (Holodynski & Seeger, 2019; Hoemann et al., 2019).

Все вышеперечисленные исследования проводились, начиная с 1960 и до 2019 гг. Они считаются очень влиятельными в современной научной психологии. Исходя из этих исследований природы человеческих эмоций на разных уровнях, стоит ли подвергать сомнению важность необходимости обучения эмоциональной осознанности? Для меня же, как гештальт-терапевта, эти исследования в очередной раз научно подтверждают верность теории и практики гештальт-терапии, опирающейся на теорию контакта, понятие возбуждения и исцеляющую силу осознанности. Остается лишь восхищаться, какой же внушающей интуицией располагали основатели гештальт-терапии, когда открывали это направление психотерапии в 1950-х, базируясь на феномене возбуждения в контакте, и придавая ключевое значение процессу осознавания в отношениях и взаимодействии человека с окружающим миром.